Цискаридзе — суперзвезда, непредсказуемый и очаровательный. Премьер Большого театра России обладает неповторимой индивидуальностью и сильнейшей харизмой. Уникальный танцовщик, он покоряет своим обаянием не только тысячные залы во всём мире, но и последнюю уборщицу в театре. Мы с Николаем знакомы лет десять, поэтому в экстремальных  условиях его репетиционной жизни и выпуска премьеры «Сна в летнюю ночь» Джона Ноймайера, где Коля танцует главную партию Оберона, мы сумели, бродя по закоулкам Большого театра поговорить о многом.

— Коленька, мы с тобой давно не виделись. Не комплимент — ты очень хорошо выглядишь. Как у тебя это получается?

— Я плохо выгляжу. Не знаю… У меня сейчас много работы. А когда я много работаю, я худой очень. У меня впалые щёки, выпученные глаза и, наверное, поэтому.

— То есть, такой «плохой вид» достигается исключительно работой?

— Ну, нет, конечно. Просто после всех этих событий, связанных с моим здоровьем, весь год я не работал. Я то оперировался, то восстанавливался. И теперь, когда снова вернулся к работе, мне хорошо. Я уставший, конечно, но мне очень приятно.

— Недавно я узнал, что ты теперь выступаешь и как педагог — ведёшь ежедневный класс в театре.

— Да я давно уже веду. Когда ещё учился в институте, мне Марина Тимофеевна Семёнова, мой педагог, позволяла давать класс в те дни, когда она не приходила в театр. Сначала позволяла, потому что я учился — она проверяла меня, потом так случилось, что она стала часто не приходить. Всё-таки такой солидный возраст. И я вёл класс. Вообще у нас раньше была система, что старшая из балерин по возрасту или по званию заменяла Марину Тимофеевну. А потом, в один прекрасный день Марина Тимофеевна сказала, что если меня не будет, будет вести класс Коля. И получилось, что с начала прошлого сезона она перестала ходить в театр и теперь я даю класс каждый день. А в этом году меня официально взяли на полставки педагога.

— Ты ведёшь общий класс?

— Я вообще считаю, что нет разделения на женский и мужской класс. У Марины Тимофеевны учились исключительно премьеры. А ко мне ходят все — и артисты кордебалета, и солисты, их немного. Но всем, кто приходит, я очень рад. Если приходят — значит доверяют.

— Коля, о Семёновой. Как ты думаешь: почему век людей, работавших в балете, так долог?

— Дисциплина. Самодисциплина. Люди привыкли к режиму: всегда рано вставать, всегда поздно ложиться, мало пить.

— Несколько лет назад ты выступал на телевидении как ведущий…

— И сейчас тоже. Мой старт был на ОРТ, программа «Взгляд», прайм-тайм. Это всё было случайно. А в этом году меня пригласил телеканал «Культура», чтобы я говорил вступительное слово перед показом балетов.

— Вместо Святослава Бэлзы?

— Нет, Бэлза выступает перед операми, а я перед балетами.

— У вас разделение обязанностей такое?.. Хорошо, с телевидением понятно, с мюзиклом тоже.

— Да, думаешь?

— Что дальше?

— Дальше — космос, наверное. Я ещё не полетел, но всё впереди! С мюзиклом было интересно, а сниматься в видеоклипе было неинтересно.

— Это была твоя первая встреча с кино?

— Да и с кинопроизводством, что было мучительно, глупо и неинтересно. Потому что я балетный артист, а значит артист одного дубля. То есть мне нужно выйти и всё сразу сделать. В этом плане мне было сложно, когда нужно было одно и тоже повторять двадцать пять – двадцать восемь раз. Очень долго — пока ты зайдёшь в кадр, то тот свет, то этот свет. И делаешь одно и то же, потому что крупный план, общий план, боковой и так далее. Это было, конечно, всё тяжело. К этому я не привык.

— Ты хотел бы что-то сделать в большом кино?

— Не знаю, посмотрим. Не думал об этом, потому что никогда не предлагали.

— А в мюзикле?

— Что касается мюзиклов, не знаю, будет ли у меня время на какой-нибудь новый мюзикл.

— Знаю, что у тебя были предложения поработать в драматическом театре.

— Театр?.. То, что мне предлагали, было интересно, это были заманчивые предложения. Если бы это состоялось, было бы хорошо, но — посмотрим. Но там я тоже не должен говорить. Я всегда очень комплексую, когда нужно говорить на сцене. Потому что в микрофон на телевидении или на радио — это одно. А со сцены драматической — это другое. Это другая профессия. Нужно учиться просто с нуля. И я за это не возьмусь.

— Коля, я всё это спрашиваю потому, что время, возраст… Это очень серьёзные вопросы для артиста балета. И наступает момент, когда нужно думать о том, что будет дальше.

— Да, конечно.

— Я знаю, что ты об этом уже задумывался.

— Как об этом не думать! Во-первых, помимо того, что я преподаю в театре, меня в этом году взяли педагогом в училище. Я педагог-почасовик, буду вести репетиции. В этом году к юбилею Леонида Лавровского восстанавливают «Классическую симфонию» Сергея Прокофьева и меня пригласили для этого. Раньше я уже репетировал на общественных началах, в дар своей Alma mater, а теперь всё будет официально, буду работать как сотрудник училища. Так что тылы, как у педагога, у меня давно есть.

— Ты родился в Тбилиси. Давно ты там был последний раз?

— Два года назад.

— И как тебе сегодняшний Тбилиси?

— Дело в том, что я туда не то что не люблю ездить... Не могу сказать… Не люблю — это глупо. Мне не к кому туда ехать по большому счёту. Потому что все люди, которые меня окружали, или скончались, или уехали оттуда. Там осталось три-четыре человека, и мне гораздо проще их пригласить к себе и всё это оплатить, нежели ехать туда. Потому что когда я приезжаю, то очень расстраиваюсь. Я не могу ходить по городу, в котором так много пустых для меня окон. Там нет жизни, которая окружала меня. Потому я приезжаю туда на два- три дня, для того чтобы сходить на кладбище и повидать очень небольшое количество людей.

— А сейчас, в связи с приглашением Нины Ананиашвили художественным руководителем Тбилисского театра оперы и балета, ты будешь чаще бывать в Грузии?

— Не знаю. Это же зависит от моей загруженности в Большом театре. Я всегда говорил, и в Тбилиси говорил, когда оттуда уезжал, что уезжаю не из Тбилиси, я уезжаю танцевать в Большой театр. Для меня он всегда на первом месте. Я, прежде всего здесь танцую.

— Именно поэтому и раньше, и в последнее время ты очень мало танцуешь на стороне?

— Да, я не очень люблю ездить. Всё что я выбирал, на что соглашался, это были какие-то крупные театры. Ну, естественно, Мариинский — это не обсуждалось. На любое их предложение я откликался с большой радостью. То же самое с другими крупными театрами. А поехать куда-нибудь надолго… Вообще для меня выступление на другой сцене — это травматично психологически. Я очень переживаю, комплексую, мне всегда кажется, что не надо, что я танцую плохо и так далее и тому подобное. Не люблю, если честно. И даже гастроли не люблю.

Гастроли Цискаридзе не любит, это правда. Кроме официальных поездок с Большим театром, почти никуда не ездит. Исключения бывают, но редко. Одно из немногих — работа с Мариинским балетом с 2001 года, где он станцевал давно желанные партии: Солист в «Рубинах» Джорджа Баланчина, Де Грие в «Манон» Кеннета МакМиллана, Ферхада в «Легенде о любви» Юрия Григоровича, Солора в «Баядерке» Мариуса Петипа и Раба в «Шехеразаде» Михаила Фокина. Исключение — Принц Дезире на премьере «Спящей красавицы» Мариуса Петипа в редакции Германа Прибылова в Челябинске в 1999 году. Святое — Принц на премьере постановки «Щелкунчика» Юрия Григоровича в Тбилиси в 1999 году; Юноша на премьере балета «Юноша и Смерть» Ролана Пети с токийской труппой «Асами Маки» в 2003 году. Почти всё. Немного для звезды?!

— То есть идеально для тебя — это сцена Большого театра?

— Да, просто сидеть дома и танцевать дома. Я люблю путешествовать, но без танцев.

— Это лень?

— Нет, просто я чувствую себя некомфортно. Очень нервничаю — не тот запах, не те кулисы. Всё это я тяжело переношу. Спокойно себя чувствую только в Мариинском театре. Я очень много там танцевал. Труппа там для меня родная, и люди, которые меня окружают:  и рабочие сцены, и костюмеры, и гримеры — всё это близкие мне люди. Когда я прихожу на спектакль в этом театр, у меня ощущение абсолютное, что я дома. А когда появляются чужие глаза, у меня всегда дискомфорт. Я не знаю тех людей, которые ставили декорации, не знаю, кто зажигает свет. Я просто их не знаю. От этого у меня повышенный самоконтроль, повышенная нервность. Я этого не люблю. Поэтому для меня Большой и Мариинский — самый лёгкий вариант, удобный и всегда хорошо. Мне всё равно, сколько градусов, холодно, жарко…

— А могут тебя соблазнить хорошие предложения, высокие гонорары, большие деньги за рубежом?

— Сейчас так много народа везде танцует. И никаких предложений, таких, чтобы ах, не поступает, никаких больших денег никто мне не сулит. А потом, я всегда хочу заниматься тем, что мне интересно. Ехать куда-то и снова танцевать «Жизель» — это неинтересно.

— А танцевать сто раз «Жизель» в Большом, это интересно?

— Это мой дом. И я этого изначально хотел. Для меня Большой, какой бы он ни был, он всё равно самый лучший, самый родной. Маму не выбирают. Мама всегда со мной. Я верю в то, что не я выбрал Большой театр, а Большой театра когда-то меня ребенком выбрал. Позволил мне, такому маленькому существу, возыметь такую наглую мечту, что я могу здесь кем-то стать.

— И ты стал…

— Вообще Большой театр выбирает. Говорят, что в каждом театре есть призрак. Наверное, призрак меня выбрал в своё время. Сюда многие приходят с большими надеждами и желаниями, но мало кто кем-то становится. Наверное, так… Я был уверен, что я должен быть здесь.

— И ты здесь. И ты, наверное, самый известный артист Большого театра в нашей стране. Скажи, что это такое — быть Народным артистом и быть известным всем?

 — Известным — это просто, а быть Народным артистом очень сложно. Народным не в смысле звания, а чтобы тебя признали. Когда я получал это звание, а я получал его в группе артистов, к юбилею театра, на сцене нас поздравляла Валентина Ивановна Матвиенко. В зрительном зале сидели исключительно работники театра, все службы и мастерские. И так как буква «Ц» в конце алфавита, то я получал самый последний. Те, кого объявляли, выходили из-за кулис и получали награды. А когда объявили меня, и я подошёл к Валентине Ивановне, она сказала: «Теперь ясно, кто здесь народный артист!». Потому что приём этого зала был таким тёплым! А ведь это были не зрители или поклонники. И это было очень отчётливо слышно. Мне было очень приятно. Вот это завоевать, а главное удержать, очень важно. И ещё. У меня была травма, меня не было сезон. Первый серьёзный мой выход был в Карабос. Я встречал старых работников театра, которые кто на сцене, кто в бутафорском цехе работают. И они, увидев в афише, что я танцую, специально попросились работать именно в эту смену. Это было безумно приятно, потому что очень дорогого стоит.

— Да, а почему, кстати, Фея Карабос? Эта партия поставлена на характерного танцовщика.

— Это была моя мечта. Я столько танцевал характерных ролей в моей жизни. У меня нет маленьких ролей. Я очень часто, в своём звании, которого нет ни у одного танцовщика моего поколения в России, выхожу во вторых партиях. Совершенно спокойно. Мне абсолютно всё равно, что главные партии танцуют другие. Я выйду так, что только меня и заметят! Я спокойно к этому отношусь. Мне интересно это танцевать. Меня, прежде всего, интересует музыка. Если мне не нравится музыка, я никогда не танцую. А так как Чайковский написал Карабос — спасибо ему, он гений! Не танцевать под эту музыку — грех. При моём амплуа я никогда не попадал в пролог и в первый акт. Все партии, которые я танцевал в «Спящей красавице»: принц Фортюне, Голубая птица и принц Дезире — все появляются в третьем-четвёртом акте.

— Коля, ты — премьер Большого театра. Это положение. А оно к чему-то обязывает?

— Это борьба вечная. Бесконечная борьба.

— Всем известно, что солист Большого театра Цискаридзе ездит на метро. До сих пор? Почему?

— Ну, во-первых, это самый быстрый вид транспорта в Москве. Во-вторых, у меня никогда не было машины, и я никогда не сяду за руль.

— А как же любовь к скорости?

— Можно ездить с шофёром. Ощущение скорости я очень люблю.

— Коль, скажи, что тебе нужно для комфортной жизни, работы?

— … Комфорт. И все должно быть так, как я хочу. Удобно, близко, тихо. В работе у меня много претензий. Не люблю глупых и неталантливых людей. Не люблю, когда люди не понимают театра, жизни театральной. Не люблю, когда заходят на мою территорию.

— Ты совершенно не тусовочный человек, тебя почти не видно на светских раутах, мероприятиях. Удача и праздник, если ты куда-то пришёл.

— Если я где-то появляюсь, то это значит…

— Что что-то случилось.

— Да. Значит, в этой организации служит мой друг, товарищ, который меня пригласил. И я прихожу, чтобы повидать его.

— Но ты много ходишь в театры.

— Стараюсь, стараюсь много ходить, но у меня не всегда получается. Стараюсь быть на всех премьерах, на всех серьёзных концертах. Благодаря тому, что мне жизнь подарила, я перезнакомился со всеми моими кумирами, которыми всегда восхищался. Многие люди ко мне с теплотой относятся, приглашают на свои спектакли.

— Коля, что для тебя дом. Каким он должен быть?

— Дом поросёнка должен быть крепостью. Вот и всё… Там должно быть всё удобно, комфортно, мало вещей, тепло.

— Как ты отдыхаешь?

— Сплю.

— Что ты читаешь?

— Всегда по-разному. Мне важно настроение. Если есть настроение, когда нужно соображать, то это соображательная литература. Если нет настроения соображать, мне легче открыть любой глянцевый журнал. Детективы я не читаю, любовные романы тоже.

— Для артиста, артиста балета тем более, очень важно, чтобы на него ставили спектакли. Работать с постановщиком, создавать партию. К сожалению, из сегодняшнего поколения солистов Большого…

— Кроме меня, это ни кого не делали, да. Мне повезло. Например, Ролан Пети ставил на меня «Пиковую даму». Он сказал: «Не будет Германна, не будет никакого спектакля». Постановщику нужны не данные, нужно то, на что можно ставить.

— Индивидуальность.

— Да.

— Коля, последний вопрос: тебе интересно работать над спектаклем, который сейчас готовят в театре, над «Сном»?

— Мне всегда интересно работать.

— Но ведь это не оригинальная постановка, это перенос, ставят не на тебя?

— Ну и что?

Юрий Григорович

«Мне нравится Николай Цискаридзе. Он отлично танцевал у меня в «Пиковой даме». Можно сказать, принёс мне успех. И, что редко, он очень умный мальчик и со мной очень мил — просто друг настоящий».

Ролан Пети

«Николай — настоящий классический танцовщик, какие редко встречаются в наши дни».

Пьер Лаккотт

«Коле бог дал столько, что, мне кажется, он должен сделать ещё больше. Он словно рождён для классического балета».

«В театре есть категория артистов, для которых театр — не только место работы, и даже не храм творчества, а форма существования. Здесь их творчество, их отдых, здесь их работа, их дом — иными словами театр становится смыслом их жизни. К таким артистам относится Николай Цискаридзе. Когда на сцене Цискаридзе, на него хочется смотреть — это главное качество танцовщика».

Вячеслав Гордеев

«Каждая эпоха выдвигает своего лидера по данным и внешнему облику. Много званых, мало избранных. Миссия Коли Цискаридзе — поднять балетное искусство на новую ступень».

Михаил Лавровский