Как могли понять немногочисленные случайные зрители и многочисленные родственники и друзья артистов Русского камерного балета «Москва», забредшие на премьеру балета «Ходжа Насреддин», восток — дело не только и не столько тонкое, сколь малопонятное и непривлекательное. Разобраться в том, что происходит на сцене без программки, да и с ней тоже, в состоянии, наверное, лишь авторы «феерического балета в двух отделениях».

Недавно в разговоре художественный руководитель балета Большого театра Алексей Ратманский сказал мне, что 1960-е годы — очень плодотворное время для балета. Оттепель, мол, то, се… «Ходжа» мне об этом напомнил. Впечатление было такое, как будто сказочным образом жизнь за стенами театра замерла и повернулась вспять. То, что написал композитор Павел Турсунов, поставил хореограф Эдвальд Смирнов и нарисовали художники-постановщики спектакля Варвара Лотова и Екатерина Афанасенкова, возможно было только тогда, в советское время, в 60-е. Как будто не создавали свои шедевры Григорович и Вирсаладзе, как будто не ставили балетов Боярчиков, Бежар, Пети, Ноймайер, тот же Ратманский. Как будто не оформляли спектаклей Мурванидзе, Мессерер, Розе, Версаче.

Балет «Ходжа Насреддин» напоминает, прежде всего, «датский» спектакль, который сваяли к очередному празднику очередной среднеазитской республики СССР. Сюжет — о борьбе угнетенного народа Востока против эмира и его приближенных, слегка разбавленный лирическими (невнятная любовная линия Ходжи и Гюльджан) и «комическими» эпизодами. К последним, вероятно, нужно отнести и сексуальные игры Осла с Зеленщицей, после которых у последней появляются трое маленьких монстров с длинными ушами.

Но не все так отстало, как может показаться! Оттепель же на дворе (не забывайте)! Хитроумный постановщик «осовременивает» древнее предание такими «супермодными» приемами как рапид (восставшие крестьяне бьют своих угнетателей в замедленном темпе, в том же темпе прожигатели жизни катаются по полу и разевают рты в безмолвном крике), непосредственное общение с залом и живое слово. Да, да — Осел в тюрьме говорит, невнятно и с природным восточным акцентом, пережевывая «актуальный» текст со «смелыми» политическими аллюзиями. Не пропустим и появление на базаре неизвестного географам среднеазиатского города русской матрешки и человеко-ножниц, а также мобильники в руках расстающихся Ходжи и Гюльджан, и цветастых наклеек на чемоданах Ходжи и Осла.

Оттепельная смелость проявляется и в ярком социальном пафосе балета: весь народ — бараны, а таковыми их сделали стригущие их шерсть угнетатели-олигархи. Здесь уместно вспомнить об удачной актерской работе приглашенного солиста Дениса Акинфеева — его Эмир точен, конкретен и смешон. Хорош и Андрей Холин, он нашел себя в двух схожих, но, по прихоти постановщика, разных ролях — Джафара-стригаля и Директора рынка. Запоминаются также Татьяна Фатт, Ольга Кузнецова и Екатерина Сороколетова, солирующие в характерных партиях гурий и свиты Эмира.

В первый день премьеры самого Ходжу танцевал еще один приглашенный солист — Морихиро Ивата. С легкостью справляясь с техническими неудобствами и маловыразительными трюками партии, японец Ивата не проник в загадочную восточно-азиатскую суть роли «весельчака» Насреддина. Ему было неинтересно и скучно на сцене. Так же, как, впрочем, и зрителям. Скучала и Гюльджан Елизаветы Небесной. Танцовщица старалась и выжимала из невнятной пустоты партии хоть что-то. В этом ей активно помогал Сергей Сатаров — Отец Гюльджан. Проснулась Елизавета Небесная только на второй день, когда роль Ходжи танцевал Вячеслав Пегарев.

Хочу сказать, что вопреки невыразительной хореографии Эдвальда Смирнова, вопреки его шантанным подтанцовкам и травматичным, но неинтересным поддержкам, в балете случились два Образа, две актерских успеха. Первый из них — Ходжа Вячеслава Пегарева. Его юный и озорной герой искренен, непосредствен и открыт. Каждую секунду сценического времени танцовщик выразительно органичен. Ему интересно существовать в роли и ему веришь. Первая сольная партия Славы Пегарева обернулась крупной удачей для него.

Вторая удача балета — оттраханная Ослом Зеленщица в исполнении Софьи Гайдуковой. Она, конечно, сама виновата — нельзя быть столь соблазнительной, милой и кокетливой, нельзя так заботливо кормить здоровенного Осла (Бахтияр Салиев) и романтично слушать его признания. Да и танцевать так — легко и совершенно, тоже нельзя. В этом спектакле. Все равно, что метать бисер… Вон до чего доводит! Если серьезно, танец Сони Гайдуковой напомнил, опять же, 60-е — стилем, техникой и лукавым шармом давно ушедших прима-балерин.

Отдельное слово необходимо сказать об оркестре, собранном «с миру по нитке» под руководством Константина Кримца. Малочисленный оркестр производил звуки, напоминавшие не так любимый руководителем Балета «Москва» Николаем Басиным симфо-джаз, а, скорее, игру подвыпивших музыкантов на похоронах. Обещанные в афише «восточные мелодии и джазовые интонации» были достойны «неподражаемой хореографии» Эдвальда Смирнова. Действительно, такому подражать никто не решится.